А. Саленков. Статья «Павел Никонов. Живопись наблюдений» к выставке в РАХ. 2020

 

Все, что я вижу, в принципе достижимо для меня
(по крайней мере для моего взгляда),
присутствует на карте «я могу».
Таким образом, все увиденное глазами человека
является для него достижимым
и формирует правдивую картину мира
Морис Мерло-Понти «Око и дух» (1960)

Сегодня имя Павла Никонова, вернее известность имени, в широком смысле продолжают ассоциировать с давно минувшими событиями культурной жизни страны конца 1950-1960-х годов. «Оттепель», «суровый стиль», выставка «30 лет МОСХ» и другие чрезвычайно важные сами по себе, и, безусловно, переломные моменты повисают в воздухе инерции суждений. Фигура Павла Никонова из действующего художника превращается в свидетеля и участника эпохи. Эта навязываемая роль едва ли завидная. Конечно, нельзя не отметить, что Павел Федорович обладает умением делиться собственным опытом и сокровенным знанием переводить память о времени на понятный для разных поколений язык. Вспомнить хотя бы плеяду учеников, посещавших его мастерскую в Суриковском институте. Многие из них стали самобытными, нашедшими свой путь художниками. И все-таки исторический опыт свидетеля и участника не может довлеть над целой жизнью, в основу которой положена живопись и искусство.
Надо сказать, что за последние годы возникло стремление отойти от вектора мысли, где живопись художника неразрывно связывают с «суровым стилем» и приобретенным символическим статусом некоторых его ранних картин. Художественная критика и профессиональное сообщество сразу отметили Никонова, пересмотревшего собственный подход к картине и разрабатывающего тему деревенской жизни с начала 1970-х годов. Для более широкой аудитории, к сожалению, этот период, насчитывающий уже полвека постоянного поиска и труда, остается незримым. Об этом говорит ряд недавних персональных выставок, отчетливо показывающих на институциональном и музейном уровне, необходимость в пересмотре привычной интерпретации. И выставка «Тогда и теперь» (2013) в галерее «Ковчег» и «Новый Никонов» (2018-2019) - проект в ГМИИ им. А.С. Пушкина подчеркивают различие периодов творческой биографии художника. В то же самое время, кураторские задачи этих выставок раскрывают одновременно мировоззренческую цельность Никонова и потенциал внутреннего развития его живописи. Опосредованная от логики, как рынка искусства, так и современности, порой требующей от художника выбирать тренды и действовать согласно условиям разноплановой, но установленной конъюнктуры, картины хранят наблюдение, изучающее и ухватывающее длительность жизни в качестве отпечатка, следа набранного материала и художественных средств. Морфология живописи, ее техническая и эстетическая организация, экзистенциальное бытование образов, в конце концов, становятся стержнем усилий, положенных в основу каждой работы.
Выставка «Живопись наблюдений» продолжает эту уточняющую линию, предлагая экспозицию, состоящую из работ последних двадцати лет, но расходится с прошедшими выставочными проектами по ряду основополагающих понятий и способов описания живописи Павла Никонова. Каким образом можно преодолеть предубеждение, согласно которому имя художника неразрывно связывают с наиболее яркими эпизодами творческой биографии, закрепляя за именем, время, эпоху, поколение и былые удачи? И вроде бы ответ прост: представить схожую альтернативу, где имя художника сопоставляется уже с более поздними работами в ситуации нового временного периода. Но достаточно ли подобного переноса? На мой взгляд, нет. Прежде всего, потому, что существует риск подчинения логике «незыблемой» последовательности становления, тогда как живопись и картина в себе противятся этому казусу здравомыслия. Было «тогда», возникло «теперь»... Появился «новый» Никонов, а был, видимо, «знакомый», «прежний» Никонов? Да все это имело место и обладает рациональностью, но с точки зрения исторического конструкта преемственности. Этот аттракцион времен не соизмерим с масштабами плоскости холста и живописной нотацией композиционного ритма Никонова. Зачем вновь подводить черту под именем и выводить независимый труд художника в область изолирующего контекста четкой периодизации?
Кроме того, есть вероятность столкнуться с более тревожными обстоятельствами. Если бы меня попросили в одном предложении описать самое главное в живописи Павла Никонова, то я бы ответил: «Картины Никонова – это «душа» за работой!» Нет, не в религиозном или мистическом смысле, но в социальном приобщении себя к труду, укрытом и автономном по отношению к экономическим факторам и стандартам рынка искусства. Сегодня, когда речь заходит об обретении души и собственного имени через профессиональную художественную практику, нельзя не отметить, что сетевая и корпоративная организации общения в среде и цифровые технологии становятся орудиями порабощения человеческих душ.
«Душа, вовлеченная в процесс труда, - вот она, новая форма отчуждения» - пишет Франко «Бифо» Берарди, подчеркивая, что вожделенная энергия работы оказывается в ловушке прагматики «предприятия-для-себя». Индивидуальная устремленность регулируется экономическими законами, а внимание современного человека захвачено цифровой сетью отношений, которая любой элемент умственной и творческой деятельности преобразует в капитал. По этой причине необходимо сфокусировать внимание не столько на имени, сколько на живописи и условиях, которые за ней стоят.
Деревня «Алексино» с 1972 года служит для Павла Никонова прибежищем и местом, где возможна смена ориентиров. Информационный шум города сменяется планомерным сбором материала, своего рода экспериментом, где зримый и обособленный образ становится предметом изучения. Павел Федорович часто повторяет, что в деревне «все превращается в натюрморт», но, разумеется, не в жанровом смысле. Речь идет о преобразовании вещи в объект наблюдения. Осязаемый мир более не выразительная реальность, но живая, резонирующая ткань для будущего холста. Поэтому условия труда Никонова не имеют ничего общего с репрезентативной, реалистической традицией. В своих эстетических задачах его искусство близко «трудоемкой», экспрессивной работе души в духе, например, Ван Гога и Филонова, где заключенное в теле намерение открыто в направлении всякого Другого, где встреча с Другим облечена страданием и наслаждением, а возможность стать этим Другим – суть рефлексия, сознание и чувствительность.

Член-корреспондент РАХ Александр Саленков






версия для печати